Про что кино "Вий"?

Неонилла Пасичник

Небольшое и забавное существо потустороннего мира (далее эс-пэ-эм), словно из нашумевшей киносаги о сыне бедного англичанина-ремесленника Гарри Поттере, перекочевало в киноленту о нашем народном и горячо любимом чудовище Вие. К концу начальных титров оно подлетает  к самим глазам и угрожающе пищит: "Надень 3-дэ очки, не то укушу," - и зритель погружается в... нет, пока еще не в эпоху казаческих войн Богдана Хмельницкого, а в самый настоящий омут, где плавает та самая соблазнительная гоголевская панночка, которая в литературном "Вие" оседлала, явившись в виде безобразной старухи, Хому Брута и летала, сидя на семинаристе, словно на метле, в ночном небе, где, по утверждению Гоголя, были "звeзды понатыканы". В литературном «Вие», творя душеспасительные молитвы и тем самым ослабляя действия духов зла, семинарист сам оседлал ведьму и стал управлять полетами на ней до тех пор, покуда та в изнеможении упала на землю...

Пообвыкнув и смирившись с виду безобидным  иллюзорно трехмерным измерением привычного ранее "старого-доброго" плоскоэкранного киноповествования, постепенно узнаём и измененных до неузнаваемости персонажей гоголевского "Вия": безутешного сотника - отца панночки, исполняющего предсмертное желание любимой дочери: позвать семинариста-философа Хому Брута отходную над ней и молитвы три ночи после смерти в церкви читать...

А в это время в Англии другой безутешный отец, в порыве благородного гнева, в сопровождении полдюжины вооруженных слуг вбегает ранним утром в спальню дочери и... обнаруживает в постели рядом с единственным своим чадом бедного и безродного домашнего учителя... Гнев и ярость благородного лорда беспредельны: схватить, связать, заточить в темницу! Дочь спасает смельчака возлюбленного и тот бежит, пообещав её отцу жениться на любимой, когда станет знаменит и, соответственно, богат. И бежит нищий англичанин на службу к Польскому королю Сигизмунду III Ваза, в распоряжение воеводы киевского Адама Киселя, православного сенатора Речи Посполитой. Благодаря этой встрече ученый англичанин, дитя века Ньютона, не верящий ни в Бога, ни в черта, познает мистическую глубину Православия...

В кинематографическом учителе-англичанине нетрудно узнать лицо историческое - инженера-картографа Гийома де Боплана, посетившего наши земли во времена казаческих войн Богдана Хмельницкого.  С его записками о наших окраинных землях Гоголь был знаком. В переводе на русский произведение Боплана увидело свет  в 1832 году, переводчик Ф. Г. Устрялов. Но экранный "Боплан" - не француз, а англичанин, по меткому замечанию святителя Николая Сербского (Велимировича), нечуждый славянскому миру своим аристократизмом, извращенным и потому утраченным во Франции. Поэтому кинематографический ученый – это собирательный образ, являющийся  воплощением передовой научной мысли, сосредоточенной в Англии. Об этом свидетельствут реплика о Ньютоне персонажа «параллельного» кинематографического  действия  - разгневанного благородного лорда.

 Будучи глубоко верующим человеком, Ньютон рассматривал Библию (как и всё на свете) с рационалистических позиций. С этим подходом, видимо, связано и неприятие Ньютоном Троичности Бога. Большинство историков считает, что Ньютон, много лет трудившийся в Колледже святой Троицы, сам в Троицу не верил. Исследователи его богословских работ обнаружили, что религиозные взгляды Ньютона были близки к еретическому арианству.

Степень близости взглядов Ньютона к различным ересям, осуждённым церковью, оценивают по-разному. Немецкий историк  предположил, что Ньютон принимал Троицу, но ближе к восточному, православному её пониманию. Внешне, однако, Ньютон оставался лояльным государственной англиканской церкви. На то была веская причина: законодательный акт 1698 года «О подавлении богохульства и нечестия» за отрицание любого из лиц Троицы предусматривал поражение в гражданских правах, а при повторении данного преступления — тюремное заключение. К примеру, друг Ньютона Уильям Уистон в 1710 году был лишен профессорского звания и изгнан из Кембриджского университета за свои утверждения о том, что вероисповеданием ранней Церкви было арианство.

 Итак, примем условный и собирательный образ  экранного "Боплана"-британца, как попытку сравнительного анализа двух богословских традиций: Западной и Восточной. Западному ученому предстоит, словно предтече христианского детектива Шерлока Холмса, применив дедуктивный метод, дотошно и рационально распутывать темную и мистическую историю взаимоотношений Хомы Брута и панночки-ведьмы, а также раскрывать заговор сребролюбивых грешников казаков-оборотней, руководимых еретиком-священником «проповедовавшем в Европе» (чего в литературном источнике нет) и вскрывать иные грехи, притаившиеся в "проклятом" и Богом забытом месте… т.е. на землях современной Украины.

Любопытно, что этимологически название нашей страны восходит ко временам отказа от церковно-славянской азбуки, где звук "у" передавался буквой "ук" в написании которой применялась буква "о" и стояла в начале. Поэтому о(у)краинность наших земель и определяла ту особенность ментальности ее обитателей, о которой Гоголь написал в "Вечерах на хуторе близ Диканьки" и в "Миргороде". Экранная версия этой загадочной "о(у)краины", описаной и Гоголем, и Бопланом вносит лепту в познания о ней: грехи, выявленные христианским детективом-картографом имеют вид инфернальных эс-пэ-эм – персонажей с картин нидерландского художника Босха.

Итак, в гоголевском "Вие" за Хомой Брутом,временно  победившим злую ведьму, приезжает золоченая карета сотника. Откуда взялась она у окраинного помещика? Безусловно - эта карета пожалована воеводой киевским Адамом Киселем инженеру Боплану для путешествий по окраинным землям с целью составления подробных их карт и описаний. Гоголь умолчал о Боплане в своем "Вие", но оставил современным исследователям намек на инженера - его карету. В экранном "Вие" в карете едет не философ Хома Брут, а его alter ego - англичанин-ученый, гонимый желанием, в отличие от блудливого Хомы Брута, посещающего вдовиц в Киеве на Подоле, добиться своей недосягаемой невесты, совершив благородный поступок, достойный аристократа. Не день, и не два уже в пути наш детектив: он заблудился, исчерпав и съестные припасы, и запасы сил физических, познав, таким образом опыт восточных исихастов-отшельников. На исходе сил и здравого рассудка подбирают англичанина казаки и доставляют в дом того самого сотника, у кого год назад при загадочных и невыясненных обстоятельствах скончалась дочь, и по сей день неотпетая не предана земле. Словно намек на непогребенную вот уже 90 лет мумию вождя политических авантюристов рядом со святыней Руси - Кремлем на Красной площади Москвы…

 Действие картины, как и повести "Вий" разворачивается в храме "под ветхими деревянными сводами, показывавшими, как мало заботился владетель поместья о Боге и о душе своей". Фактически экранизирован чин экзорцизма - изгнания бесов, в православии называемый "вычиткой". Вот как объясняет это Гоголь: "Хома с усилием начал читать молитвы и произносить заклинания, которым научил его один монах, видевший всю жизнь свою ведьм и нечистых духов". После двух ночей "вычитки" (по Гоголю) "нашли его едва жива. Он оперся спиною в стену и, выпучив глаза, глядел неподвижно на толкавших его казаков. Его почти вывели и должны были поддерживать во всю дорогу". В православной традиции совершать «вычитки» может исключительно монах, имеющий благословение священноначалия.

Сотник, отец ведьмы, доведший в своей вотчине храм Божий до мерзости запустения, напрасно пытался червонцами спасти душу своей дочери: "Читай, читай! Она недаром призвала тебя. Она заботилась, голубонька моя, о душе своей и хотела молитвами изгнать всякое дурное помышление. Ты сделаешь христианское дело, и я награжу тебя". В экранном "Вие" движущей силой сюжета и мотивацией поступков персонажей является то состояние, когда молитва "не идет", выразительно описанное Гоголем: "Хома перевернул один лист, потом перевернул другой и заметил, что он читает совсем не то, что писано в книге. Со страхом перекрестился он и начал петь. Это несколько ободрило его: чтение пошло вперед, и листы мелькали один за другим". В православной традиции молитва совершается при наличии трех обязательных условий: предельного внимания, благоговения и сердечного сокрушения. Непомнящий родства Хома Брут не выполняет ни одно из них, тем самым не вписывается в парадигму православия. Поэтому Гоголь не дает права на жизнь своему горе- персонажу, в отличие от интернациональной киноверсии.

«Второе я», глубоко скрытое в душе гоголевского Хомы Брута, раскрывается в экранном его воплощении англичанине-картографе: его гибкий и рациональный ум силится проникнуть в самые темные уголки души обитателей глубинки. Но, как позднее сформулирует поэт:

Умом Россию не понять,
ее аршином не измерить 
у ней особенная стать:  
в Россию можно только верить...

- английский ум не справляется с мистическим мировосприятием и на помощь ему приходит... обычная "горелка", т.е. водка. Именно она, "горилочка-великомученица" спасает рациональный западный ум от полного неверия. Видимо поэтому шотландская водка «виски» не менее прославилась, нежели русская.  Погрузившись в мир потусторонний с помощью водки, экранному англичанину (в угоду жанру картины) приходит на ум такое, до чего сам Гоголь додуматься не мог, посему, смеем заключить, что сам Николай Васильевич водкой грешил не особо. В экранном "Вие" Хома Брут, испустив дух не умирает, ибо его не хоронят...

Согласно гоголевской концовке: "Вошедший священник остановился при виде такого посрамления Божией святыни и не посмел служить панихиду в таком месте. Так навеки и осталась церковь с завязнувшими в дверях и окнах чудовищами, обросла лесом, корнями, бурьяном, диким терновником; и никто не найдет теперь к ней дороги". Что стало с сиротой-философом Хомой Брутом узнает его alter ego:  целый год прятался Хома в запущенном храме, пугая местных жителей Вием, подкупая казаков, страдающих сребролюбием, теми самыми полученными от сотника за "вычитку" дочери-ведьмы червонцами.  

Появление в экранной версии сюжетной линии псевдоправославного батюшки-инквизитора вполне объяснимо. Из малого греха вырастает большой. В православии принято считать, что сребролюбие, сластолюбие и славолюбие лежат в основе всех грехов. Поскольку писателям свойственно быть пророками, Гоголь особо отличился этим даром, предсказав не только безбожную мерзость запустения, но и... появление к концу 20 века псевдоправославной секты во главе с еретиком - мнимым патриархом киевским, мечтающим проповедовать своё псевдоправославие Европе. Именно рациональный ум ученого-англичанина разглядел безблагодатность "таинств" мнимого экранного попа, и сумел предотвратить языческое жертвоприношение под видом "охоты на ведьм", фактически убийство невинной, лишившейся рассудка Настуси.

Вместе с реальным историческим лицом Бопланом, перенесенным из Франции в Англию в эпоху Ньютона, в экранный "Вий" перекочевала Шекспировская немая Офелия – Настуся, современница Боплану! Своими проделками экранный греховодник Хома Брут так напугал девушку, что та потеряла дар речи и утратила рассудок. Сила любви спасает Настусю и от гибели, и возвращает ей голос: словно новорожденная, Офелия-Настуся кричит: "Мама!".

Сопутствует рациональному западному уму в путешествии по миргородским землям и гений Леонардо с его летательным аппаратом: провожая "Боплана" к себе на Запад уже прославленным ученым, где его ждут возлюбленная и новорожденный сын (!), славянские изобретатели (пускай и на 200 лет позднее!) запускают в полет летательный аппарат да Винчи. Взамен, гений рационалистической мысли оставляет им "магический фонарь" с движущимися картинками: тень кареты уносит тень путешественника. Куда? Ответ находим в финальном кадре: «На Москву!». А был ли путешественник? У Гоголя его не было!